Публикации
В статье описана механика «чернобыльской» коллективной травмы (Ассманы) и показаны способы обеспечения онтологической безопасности (Э. Гидденс) людьми, имеющими опыт проживания в малых городах, загрязненных радиацией (Новозыбков Брянской области и Плавск Тульской области). Выводы исследования основаны на анализе глубинных интервью (N=39).
В статье представлен обзор литературы, посвящённой конспирологическому мышлению. Хотя консенсус в отношении определения данного понятия отсутствует, исследователи, как правило, обращают внимания на следующие сходные аспекты: вера в секретные и тайные действия; наличие группы заинтересованных лиц, влияющих на мировые процессы или скрывающих информацию о чем-либо; ложный или неправдоподобный характер теорий заговора. Существуют два принципиально разных подхода для измерения конспирологического мышления: (1) с точки зрения согласия с рядом реальных теорий заговора; (2) в общих терминах, без ссылки на конкретные теории заговора. Каждый из них имеет серьёзные ограничения как специфические (например, произвольность выбора теорий заговора для первого подхода и отсутствие одномерности шкал — для второго), так и общие (сложность использования шкал в сравнительных международных исследованиях). В обзоре приведены примеры инструментария, соответствующего каждому из подходов. Факторы, влияющие на веру в теории заговора, могут быть разделены на психологические и социальные. Конспирологические убеждения более свойственны людям с высокой тревожностью, низкой самооценкой и менее развитыми аналитическими способностями. Кроме того, в теории заговора чаще верят люди с низким социальным статусом и уровнем образования, невысоким уровнем генерализированного и политического доверия, принадлежащие к краям идеологического спектра, а также потребляющие информацию из глянцевых журналов и социальных сетей. Роль возраста и религиозности менее однозначна.
За последние сто лет человечество научилось лечить или предупреждать множество инфекционных заболеваний, однако закономерным результатом прогресса в медицине и возросшей продолжительности жизни стал выход на первый план онкологических заболеваний как одной из основных причин смертности. Рак, в силу специфики своей природы и лечения, может вызывать страх, который в предельной форме проявляется в виде канцерофобии. Безусловно онкология обладает ярко выраженными физиологическими причинами для страха, однако то, как этот страх воплощается и нивелируется, во многом связано с культурными и социально-экономическими особенностями среды. В рамках данного исследования на основе анализа 37 глубинных интервью делается попытка ответить на вопрос, что пугает людей, лично не имевших опыта онкологического заболевания, в раке, и как подобный страх преодолевается в повседневной жизни. Анализ нарративов информантов позволяет сделать предположение о том, что страх онкологического заболевания неразрывно связан с представлениями о состоянии системы здравоохранения и уровнем социально-экономического развития страны. Низкий уровень доверия институту медицины при этом может замещаться верой в отдельного специалиста, знакомство с которым и станет потенциальным «спасением» от онкологического заболевания. Высокая степень неопределенности, связанная как с особенностями самой болезни, так и социально-культурным контекстом, в котором она потенциально может проживаться, преодолевается несколькими способами. Один из них – формулировка обыденных теорий (lay theories) о причинах возникновения, профилактике и лечении рака, позволяющих редуцировать комплексное заболевание до конкретных, контролируемых факторов. Особенно ярко выражены психосоматические обыденные теории: «мысли о раке», «недовольство жизнью», «стресс» - одни из ключевых причин онкологического заболевания, по мнению респондентов. Немаловажную роль в преодолении страха перед раком играет повышенная агентность индивидов в поле самозаботы о себе. Так, антираковые практики, которые люди привносят в свою повседневность, способны снижать иррациональный страх перед заболеванием. Противоположной стратегией становится фаталистическая позиция по отношению к заболеванию, а также узкий горизонт планирования - онкология не воспринимается как явление, лежащее в поле актуальных проблем, и проигрывает более насущным социальным и экономическим вызовам.
Настоящая глава посвящена русскоязычному рынку удаленной работы, в который, по нашим оценкам, вовлечено несколько миллионов самозанятых профессионалов (фрилансеров) не только из России, но и из стран ближнего и дальнего зарубежья. С самого начала этот рынок в значительной степени был частью «неформальной экономики», ускользающей от государственного регулирования, налогообложения и статистического учета. Одновременно цифровые платформы – биржи удаленной работы – выступали в роли конфигураторов рынка, не только создавая техническую инфраструктуру, но и устанавливая «правила игры».
Мы сфокусируемся лишь на одном измерении неформальности, рассматривая контрактные практики на рынке удаленной работы. Каким образом заключаются сделки между фрилансерами и заказчиками и от каких факторов это зависит? Снижается ли уровень неформальности в контрактных отношениях по мере эволюции рынка? Чем отличаются между собой фрилансеры, вовлеченные в разные контрактные практики? Как часто участники рынка сталкиваются с нарушениями договорных обязательств? Защищает ли фрилансера письменный договор? Какова роль цифровых платформ в организации контрактных отношений?
С приходом в университет новых поколений студентов преподавание оказалось в серьезном кризисе, который лишь усугубился в период пандемии коронавируса. Что именно пошло не так? В книге разбираются многочисленные основания возникшего кризисного состояния и формулируются общие принципы, на которые могли бы опереться нынешние преподаватели. Автором также предлагается ряд практических советов из накопленного личного опыта и обсуждается вопрос о том, зачем вообще нужно преподавать.
Несмотря на растущий интерес к изучению социального капитала в России и за рубежом, подходы к его измерению до сих пор вызывают споры. Наиболее сложной выглядит задача построения обобщенных показателей, отражающих объем социального капитала в целом и его отдельных видов. В то же время для оценки отдачи от социального капитала необходимо уметь корректно его измерять. Целью исследования является разработка методологии измерения различных видов социального капитала индивида, а также ее применение для анализа дифференциации социального капитала россиян и ее факторов. Мы используем данные РМЭЗ НИУ ВШЭ за 2016 г., так как в анкету этой волны был добавлен блок вопросов о включенности индивида в социальные сети. Факторный анализ выделил пять латентных переменных, соответствующих разным видам социального капитала: 1) емкость онлайн-сети, 2) возможность опереться на помощь со стороны, 3) плотность общения с друзьями, 4) включенность в жизнь церкви и 5) плотность общения с родственниками, живущими отдельно. К «закрытому» социальному капиталу можно отнести третий и пятый виды, а к «открытому» — первый. Четвертый вид может интерпретироваться как «скрепляющий» СК, а второй — как «потенциальные» социальные ресурсы. Полученные переменные использовались в качестве зависимых в регрессионных моделях. Анализ показал, что пол, возраст, образование, место жительства и рождения, семейное положение, наличие детей, религиозность и конфессия имеют значимый эффект, сила и направленность которого различаются для отдельных видов социального капитала. Методом кластерного анализа была построена типология социального капитала, охватывающая четыре класса респондентов: 1) низкий уровень всех видов социального капитала; 2) высокий уровень открытого и умеренный уровень связывающего социального капитала; 3) высокий уровень скрепляющего социального капитала; 4) высокий уровень открытого и связывающего социального капитала.
На уровне здравого смысла кажется естественным считать, что собственное здоровье — это абсолютная ценность. Даже в европейских обществах, где хорошо развита институциональная инфраструктура профилактического здравоохранения, индивидов приходится дополнительно побуждать, а иногда и принуждать к практикам сбережения и преумножения собственного здоровья. Как и в европейских странах, в России на государственном уровне активно инициируются программы продвижения здорового образа жизни и самосохранительного поведения среди населения. Однако пока что социологические исследования свидетельствуют, что россияне чаще склонны тратить здоровье, а не сберегать и преумножать его для будущего. Этому находится множество структурных объяснений, тем не менее за пределами внимания исследователей остается проблематика осознания индивидами ценности здоровья. В статье предпринимается попытка декодировать параметры субъективной ценности заботы о здоровье. Для этого используются теоретические наработки социологии оценивания, нацеленные на прояснение механизма увязывания спроса и предложения как культивацию потребительских потребностей в ходе рыночного продвижения ценности товаров и услуг. Рассуждения основываются на серии глубинных интервью с россиянами (26 интервью, 2020–2021 гг.) — «энтузиастами здоровья», повествующих о повседневных практиках по улучшению своего здоровья и о позитивных сдвигах в своем самочувствии. Эмпирические данные свидетельствуют, что потребление товаров и услуг для здоровья легитимирует и закрепляет интерес человека к заботе о собственном здоровье, ритуализирует эти практики и тем самым меняет его представление о собственной субъектности. Здоровье начинает ощущаться как актив, инвестиции в рост жизненной силы и личной продуктивности, а также в полное раскрытие своего человеческого потенциала, «возвращение к себе» как новую форму индивидуальной устойчивости и автономии. Делается вывод, что продвижение самозаботы о здоровье в обществе через «рынок» способствует формированию утилитарного видения себя, что, свою очередь, потенциально усиливает неравенство и конкуренцию вместо социальной интеграции.
At the dawn of the twenty-first century, freelance work through online platforms emerged as a new phenomenon, gradually becoming a distinctive feature of the digital economy. This paper traces the development of freelance platform work in the Russian Federation and the wider post-Soviet space. The study utilizes unique data from four online surveys conducted by the authors in 2009, 2011, 2014 and 2019 via the leading general-purpose platform for creative and knowledge-based work, FL.ru operating in the Russian language. The common methodology used to collect and analyse the data from each survey provides an opportunity to shed light on the dynamics of key indicators over the ten-year period. The study investigates socio-demographic characteristics of freelancers and their careers, motivations, working conditions and well-being, as well as the problems that freelancers encounter in their relationships with clients. Overall, the results point to the increased importance of platforms, the diffusion of the new model of work among the wider population, and the persistent informality that may hinder the future development of the online labour market. The lack of basic labour rights, collective representation and social protection is also a pressing concern.
Earning has been traditionally prescribed to male identity, while housekeeping management to the female. The opening of the labor market for women partly weakened gender inequality and the connection between gender and economic performance. However, that decision only opened a “male” economic role for all and kept the “female”-governing household expenditures underestimated. Based on the data of 37 in-depth interviews with middle-class housewives from Moscow, Russia, carried out between 2014-2019 using grounded theory methodology, the chapter reconstructs two lines of argumentation used by women to justify that management of household expenditures can be chosen as a main economic activity without the shame of failing modern gender standards. The first one is denoted as a “consumptive thrift” or “frugal approach.” It explains expenditures of a household as a form of saving and a way to obtain control over the family’s budget and needs. This approach uses economic rationality to suppress impulsive decisions and emphasize the similarity with actions of earning. The second logic is described as “consumption as social reproduction” or “abundant approach.” It points to the dissimilarity between female-driven spending to male earning. In this view, household expenditures make the family a domain of recovery, satisfaction, and relational work that is impossible without the satisfaction of desires.