• A
  • A
  • A
  • АБВ
  • АБВ
  • АБВ
  • А
  • А
  • А
  • А
  • А
Обычная версия сайта

Инфраструктура смерти: как устроен похоронный бизнес в разных странах?

12 декабря рамках серии семинаров по социологии рынков с докладом “Инфраструктура смерти: как устроен похоронный бизнес в разных странах?” выступил Сергей Мохов, редактор журнала “Археология русской смерти”,  координатор Лаборатории социальных исследований смерти и умирания (ЦНСИ) и эксперт фонда “Хамовники”.

Свое выступление Сергей Мохов начал с краткого рассказа о том, что привело его к исследованию похоронных агентств, а также о методе своего исследования. Ему довелось поработать непосредственно “в индустрии” - как в похоронной бригаде, так и в машине-катафалке и на кладбище. Мохов вел полевой дневник с записями, и сразу обозначил, что вопрос этики пока что остается для него нерешенным (поскольку наблюдение было скрытым).

Так как же устроен похоронный бизнес? В зависимости от диапазона возможностей, предоставляемых государством похоронщикам, складывается одна из четырех моделей:  частная (американская), государственная (французская), церковная (скандинавская) и смешанная. В американской модели у похоронных агентств есть полный контроль над телом (включая бальзамирование), поэтому спектр предлагаемых услуг максимально широк. Все услуги кластеризуюся в едином месте, “похоронном доме”, которые, в свою очередь, агрегируются в крупные корпорации. Для этой модели характерна фетишизация тела и “hardware” (т.е. похоронных аксессуаров, в особенности гробов).

В государственной “французской” модели вся инфраструктура (морги, кладбища) регулируется муниципальными властями, поэтому похоронщики организуют “комнаты долгого прощания” и предоставляют дополнительные услуги в виде альтернативной инфраструктуры - в таких комнатах близкие покойного могут проживать до нескольких дней. В скандинавской модели устройства похоронного бизнеса наблюдается “профессионализация в отсутствие мертвого тела”: церковь контролирует все, что связано с телом, поэтому похоронщики оказывают другие услуги в сопровождающей похороны нише - организуют кейтеринг, оформляют поездки для родственников умершего и т.д.

Российский и советский опыт по этой классификации Сергей Мохов относит к государственной модели “с отставанием”: до революции кладбища находились в ведении церкви. При советской власти, у которой не хватало денег на поддержание жилищно-коммунальной инфраструктуры, кладбища пришли в упадок, и советские граждане начали заниматься похоронами самостоятельно - распространилась низовая организация похорон и стихийная организация кладбищ. Эта “гаражная инфраструктура”, закрепившаяся после Великой Отечественной войны в отсутствие препятствий со стороны советской власти, обеспечивала граждан и после распада СССР, а федеральный закон “О похоронном деле” от 1996 г., по сути, закрепил статус-кво. Слабый контроль государства проявляется, например, в том, что в России отсутствует контроль за перемещениями мертвого тела - никто не фиксирует, что происходит с телом после того, как его забрали из морга. В результате статистика ЗАГСа по умершим и статистика похоронщиков по количеству оказанных услуг могут существенно расходиться.

Основной вывод, к которому пришел Мохов во время своего исследования, состоит в том, что работа похоронного агентства в России по большей части состоит из решения инфраструктурных проблем. Как дисфункциональная поломка инфраструктуры влияет на похоронный ритуал? Похоронный ритуал в России на всех стадиях оказания услуги сопровождается преодолением этой дисфункциональности, и организация похорон представляет собой некий “путь преодоления” для постсоветского человека. Яркий пример того, как инфраструктура превращается в составляющую ритуала связан с тем, что в России роль катафалка практически всегда выполняет автобус. В советское время это объяснялось материалистическими причинами (производилось много автобусов, а седаны были редкостью), сейчас же люди заказывают автобус, даже если это дороже. Однако эта ритуализация автобуса приобретает свой смысл в том, чтобы находиться с телом в течение всего этапа перевозки. В ответ на вопрос Леонида Косалса о похоронных ритуалах на постсоветском пространстве Мохов ответил, что собирается заняться этой темой, и подчеркнул, что в Болгарии в роли катафалка выступает седан, тогда как в Грузии и Армении - по-прежнему автобус.

Андрей Шевчук задал вопрос о том, насколько возможно проведение параллелей с другими ритуальными услугами - например, организацией свадеб, на что Анна Круглова отметила, что в свадебной индустрии также можно встретить фетишизацию hardware - прежде всего, свадебного платья и свадебного торта.

В завязавшейся после выступления дискуссии о специфической эмоциональности данного “блага” докладчик заметил, что распространенное представление о том, что клиенты похоронного агентства горюют, а поэтому не могут рационально принимать решения, зачастую является заблуждением. Присутствующий на семинаре представитель похоронного бизнеса также подчеркнул, что ритуальные услуги - такой же рынок, в котором существуют очень предсказуемый спрос, но при этом очень высокая конкуренция.

Отдельно на семинаре поднимался вопрос о крематориях: оказалось, что в России их всего 20, и только 2 из них - частные. Докладчик отметил, что построить крематорий в России сложно из-за законодательных сложностей (и при этом “нет такого, что население отвергает кремацию”), а крематории меняют конфигурацию акторов на рынке похоронных услуг, ведь в целом кладбища - это артефакт. По мнению Сергея Мохова, похоронный бизнес начинает постепенно меняться: сакрализация мертвого тела, наделение тела символическим смыслом (например, представлениями об опасности и желанием делегировать заботу о нем кому-то другому) уходит, что приводит к повороту от hardware-ресурсов в сторону продажи software (услуг) и появлению  таких практик, как, например, DIY-похороны.

Rambler's Top100